Оставалось обсудить с Марысей дела, касающиеся отъезда и расставания с прежней опекуншей. Как бы то ни было, Марыся еще несовершеннолетняя, и эта Шкопкова, хотя Лешек не принимал ее серьезно в расчет, могла создать какие-нибудь трудности. Кроме того, в случае отъезда в Вильно возникал еще один деликатный вопрос: он не знал, согласится ли Марыся, у которой наверняка нет собственных денег, взять у него необходимую сумму, пусть даже и небольшую. Пани Корчинская в Вильно займется гардеробом Марыси сама.
Обо всем этом размышлял Лешек, сидя за рулем мотоцикла. Устроившаяся сзади Марыся тоже была погружена в свои мысли. Дорога, как обычно в воскресенье, была пустынной. Только у мосточка они встретили крестьянскую телегу, которую тянула маленькая лошадка. Лошадь испугалась мотоцикла и бросилась в сторону. Хозяин был, наверное, пьян — вместо того, чтобы вовремя натянуть вожжи, он вывалился из телеги в придорожную канаву. Его пассажир последовал за ним. Столб пыли, поднятый мотоциклом, тут же закрыл эту картину. Лешек не остановился, но Марысе показалось, что на телеге сидела знакомая фигура.
И она не ошиблась: это был Зенон Войдыло. Когда мотоцикл исчез за поворотом в клубах пыли, Зенон выбрался из канавы и, угрожая кулаком, прохрипел вслед несколько крепких проклятий. Он был совершенно пьян.
Но ни Марыся, ни Лешек этого уже не слышали. Дорога постепенно расширялась и вливалась в старый высокоствольный лес.
Они добрались до небольшой полянки и разбили там свой маленький лагерь. Нехитрое угощение состояло из фруктов и нескольких плиток шоколада. Оставив припасы возле спрятанного в кустах мотоцикла и взявшись за руки, они пошли на край глубокого, обрывистого оврага, на дне которого протекал узенький черный ручеек. Часто сидя тут в тишине, они видели, как сюда на водопой приходили косули. Но сегодня они разговаривали, а их голоса далеко разносило эхо, которого пугались животные.
— Родная моя, — говорил Лешек. — Близится конец нашим невзгодам. Через месяц мы поженимся. Представляю себе выражение лица достопочтенного ксендза, когда мы придем, чтобы оплатить церемонию. Будет сенсация!
Лешек, предвкушая незабываемое зрелище, потер руки и удивленно посмотрел на Марысю.
— Ты чем-то огорчена?
— Видишь ли, — вздохнула она, — для меня это будет очередным испытанием. Можешь себе представить, что скажут люди.
— Что они могут сказать?
— Что выхожу за тебя ради денег, положения, что нашла хорошую партию, что удалось поймать такого мужа…
Лешек покраснел.
— Глупости! Как ты можешь допускать такое?
— Ты ведь сам знаешь, что именно так и будет.
— Значит, придется им ответить, — взорвался Лешек, — что они болваны. Меряют всех по собственной мерке! Не бойся, я сумею защитить свою жену хоть от самого дьявола! Если такое мерзкое слово, как выгода, вообще уместно в данной ситуации, то только я получаю выгоду, женившись на тебе. Да, я не могу и не хочу жить без тебя, и, уверен, ты вышла бы за меня, будь я каким-нибудь Риптиковским, простым рабочим, да еще без гроша в кармане.
Марыся прижалась к нему.
— И не ошибся бы. Конечно, лучше бы ты не был богатым.
— Но я беден, радость моя. У меня ничего нет. Все принадлежит моим родителям и зависит от их прихоти. У меня есть только должность на фабрике в Людвикове и небольшой кабинетик. И все. Так что, видишь, никакой для тебя выгоды. Самым большим моим сокровищем будешь ты… Сокровищем, которое я никому не отдам…
Он с любовью всматривался в ее склоненную головку, в золотистые отблески солнца на гладко причесанных волосах, в нежные очертания ее профиля.
— Ты даже не знаешь, какая ты красивая. Я видел тысячи женщин. Тысячи. Я видел тех известных красавиц, которым поклоняется весь мир, разных кинозвезд, но ни одна из них не могла бы сравниться с тобой, ни у кого нет такого обаяния. Ты не знаешь, что каждое твое движение, каждая улыбка, каждый взгляд — это произведение искусства. В этих паршивых Радолишках и то смогли разобраться в тебе! А когда я введу тебя в высшее общество, все потеряют головы! Вот увидишь! Самые известные художники будут добиваться возможности написать твой портрет. Иллюстрированные журналы будут печатать твои фотографии!
— О Боже! — улыбнулась она. — Как ты преувеличиваешь!
— Нисколько! Сама увидишь, а я буду ходить как король. Я знаю — это тщеславие, но кто из мужчин не обладает этим пороком? Его радует и наполняет самодовольством то, что у него такая женщина, из-за которой все сходят с ума.
Марыся покачала головой.
— Даже если кто-то и найдет во мне нечто привлекательное, это еще не основание для зависти. При мысли, что я скомпрометирую себя дурными манерами, неумением вести себя в обществе и глупостью, меня охватывает настоящий ужас.
— Марыся!
— Неужели ты думаешь, что твои знакомые забудут, что я была девушкой из магазина пани Шкопковой? Я постоянно буду предметом всеобщего любопытства, потому что я и в самом деле обыкновенная замарашка, наивная провинциалка. В твоей среде я не сумею двигаться, не сумею разговаривать: ведь у меня почти нет образования. Правда, мама хотела подготовить меня к экзамену за среднюю школу, но, как ты знаешь, не успела. Ты женишься на простолюдинке.
В ее голосе звучала грусть Лешек нежно взял ее за руку и спросил:
— Скажи, Марысенька, ты считаешь меня наивным глупцом?
— Ну что ты! — запротестовала она.
— Но ты считаешь, что по своим запросам и уровню развития я стою значительно ниже своих друзей и близких? Судя по твоим словам, это именно так. Я, как последний глупец, беру тебя в жены, очарованный теми достоинствами, которых в тебе нет, и только они, увидев тебя, откроют мне глаза на мои ошибки.