Знахарь - Страница 77

Снегопад прекратился, и шофер уже издалека заметил стоявшие возле мельницы сани из Людвикова.

— Наши лошади возле мельницы, — сказал он, не оборачиваясь.

«Слава Богу, что они еще здесь», — подумали Чинские.

На свет фар из дома вышел кучер, который, накрыв лошадей накидками, грелся в кухне возле печки, а также старый мельник, считавший своим долгом приветствовать хозяев Людвиковского поместья.

— Сын ваш здесь, в пристройке у панны Марыси. Позвольте, я провожу вас.

— Спасибо, Прокоп! — сказал пан Чинский и, беря под руку Элеонору, шепнул:

— Помни, Эля, хочешь чужое сердце завоевать, нужно свое отдать.

— Знаю, мой добрый друг, — она прижалась к его плечу. — И не бойся.

Она уже преодолела себя и в глубине души согласилась с тем, что еще недавно сочла бы за оскорбление. Второй раз в жизни судьба заставляла ее переступить этот порог. Казалось, неумолимый рок повернул время вспять и снова вернул ее в грозную, тревожную ночь, оставив наедине со страхом и сомнениями перед домом с маленькими квадратными оконцами.

На стук в дверь Лешек уверенным, даже вызывающим голосом ответил:

— Войдите!

О приезде родителей его предупредили сполохи от автомобильных фар, освещавших заснеженные верхушки деревьев. Он знал, что они приедут, но вот с чем? Лешек вскочил и стал впереди Марыси, как бы стараясь заслонить ее от надвигающейся опасности. Лицо его вытянулось и побледнело. Он плотно сжал губы, с которых готовы были сорваться резкие, безжалостные слова.

Дверь открылась, и они вошли. В те секунды, что родители задержались на пороге, Лешек все понял. На лице отца он заметил добрую, тихую улыбку, глаза матери покраснели от слез, а губы дрожали.

— Сынок! — прошептала она едва слышно.

Лешек бросился к ней и начал целовать.

— Мама! Мама!..

В этих двух с волнением произнесенных словах заключалось все: и боль, и упреки, и надежда, и обида, просьбы о прощении и само прощение. Страдания обоих и внутренняя борьба, взаимные оскорбления и мучительные хлопоты, жестокие решения и нежнейшее умиление — все вобрали в себя эти два слова: сынок, мама.

Они молча обнялись, желая только одного — чтобы ничто больше не омрачало радость примирения и обретения утраченного взаимопонимания.

Пани Чинская пришла в себя первой и тепло обратилась к сыну:

— Разреши, Лешек, познакомиться с твоей будущей женой.

— Мама! Присмотрись к этой девушке… Я люблю ее больше всех на свете. Но она заслуживает большего!

Марыся стояла, опустив глаза, смущенная и оробевшая.

— Мы с папой, — сказала пани Элеонора, — добавим наши чувства к твоим, сынок, и тогда, может быть, нашей общей любви окажется достаточно.

Она подошла к Марысе, обняла ее и сердечно поцеловала.

— Ты прелестна, дитя мое, и я верю, что твоя юная душа также прекрасна. Я надеюсь, что мы подружимся и у тебя не будет оснований считать меня своей соперницей, хотя мы обе любим одного парня.

Пани Элеонора улыбнулась и нежно погладила покрывшееся румянцем лицо девушки.

— Посмотри на меня, я хочу заглянуть в твои глаза, хочу проверить, сильно ли ты его любишь.

— Ох, сильно, пани! — тихо сказала Марыся.

— Я не пани для тебя, дорогое дитя. Я хочу, чтобы ты считала меня матерью.

Марыся наклонилась и припала губами к рукам этой высокомерной дамы, которая еще недавно была для нее совсем чужой, надменной, пугающей и недосягаемой и которую сейчас она имела право называть матерью.

— Позволь и мне, — пан Чинский протянул к Марысе обе руки, — поблагодарить тебя за счастье нашего сына.

— Это я благодаря ему счастлива! — улыбнулась, несколько осмелев, Марыся.

— Вы посмотрите, какая она красивая! — восторженно воскликнул Лешек, наблюдавший за всем происходящим в состоянии радостного изумления.

— Поздравляю тебя, парень! — похлопал его по плечу отец.

— Заслуженно, правда? — горделиво кивнул головой Лешек. — Но вы ее еще не знаете, а когда узнаете также, как я, то поймете, что она настоящее сокровище, олицетворение чуда!

— Лешек, — засмеялась Марыся, — как тебе не стыдно так обманывать родителей! После такой рекламы мама с папой будут искать во мне необыкновенные достоинства, подтверждающие ее. Тем тягостнее будет разочарование, когда они убедятся, что я простая и глупенькая девушка…

— Твоя скромность, — прервала ее пани Чинская, — уже сама по себе большое достоинство.

— Это не скромность, — покачала головой Марыся. — Прошу вас не думать, будто я не понимаю, кто я и как тяжело мне будет, сколько усилий и труда потребуется приложить, чтобы приблизиться к уровню того круга, в котором вы вращаетесь, чтобы не отталкивать и не позорить Лешека своим образованием и воспитанием. Я откровенно признаюсь — мне страшно, боюсь не справиться с такой задачей. И если, несмотря ни на что, я решилась на все возможные… разочарования… унижения… то только потому, что очень люблю Лешека…

Она говорила быстро, не поднимая глаз, а ее прерывистое дыхание свидетельствовало о том, что она высказывает самые сокровенные и волнующие ее мысли.

Лешек окинул торжествующим взглядом родителей, как бы говоря:

— Видите, какую девушку я выбрал?

— И если сегодня я такая счастливая и гордая, что становлюсь его женой, — продолжала Марыся, — то вовсе не потому, что каждая бедная девушка из магазина мечтает выйти замуж за богатого и красивого мужчину. Я, действительно, радуюсь, что он, зная столько прекрасных панн, равных ему по состоянию и положению, выбрал меня, сироту без роду, без племени. Я счастлива и горда, потому что он — самый благородный и самый замечательный человек, какого я знаю.